|
This is the opening publication of the RUSSIAN POETRY SECTION of RESPIRO
Section Editor Andrey Gritsman and four advisory members Vitaly Naymenko, Alexander Radashkevich, Alexander Stessin, Gleb Shylpyakov present their work with the hope to attract all those who are concerned for the survival of the fragile seed of quality Russian verse anywhere, any time even in electronic space and time.
RUSSIAN POETRY SECTION
Виталий Науменко
*** Я полжизни любил слова, Я ходил за ними – больной От предчувствия волшебства, А теперь они ходят за мной.
Мое тело из слов и кровь, Я забыл, что такое страх, Потому что лежу давно В языке, как на облаках.
...А язык говорит: постой, Я рассеюсь перед тобой, Помолчи-ка ты сам с собой В бездне голой и ледяной.
*** Елене Шерстобоевой
Сойки летят на луну, ломают заборы созвездий и забирают налево, где клубы ночные.
Плачет алхимик: суккубы отправились в клубы. Химик рыдает. Неоновый хвост закусили светила.
Может быть, вымысел – лёгкость летящего волка? Или – всё правда, и звезды совсем не погаснут, только однажды, мигнув, устремятся обратно – в кровосмесительный, жаркий, томящий тайник.
Иркутск-Москва
* * *
Александр Радашкевич
В.Берязеву
Стихотворение не проявленное пока... Из письма
Я и сам непроявленный в этом проявленном мире, чьи проявления непоправимы: окаянная явь утекает сквозь стылые пальцы, как пепел, как ртуть, как краплёный, вздыхающий скрипками ветер. Необъявленный и незваный поздний друг где-то мается-тужит на свете, взрывая окриком альбомные снега и кружа за астральной позёмкою песен.
Здесь январь, как пропащая пегая осень, и снежок распыляют дешёвеньким спреем по нейлону гонконговских ёлок. Ну а там, где стреножена русская доля, где от звёзд голубеет во сне подоконник, поминай леденеющих в пухлом тепле и чужбинном уюте. Почернев, засветились от вспышек нагорных непроявленных душ негативы. Это им Он заботливо молвил: вы боги. Но умрёте вы, как человеки.
2005. Богемия
Александр Радашкевич
ПАССАЖИР
Скользит парижское метро по-над субботней преисподней. Напротив плачет сидя некто в рубашке цвета электрик, ухоженный и молодой, и смотрит пристально, не хоронясь отнюдь и не мигая, глазами, полными эль-грековских озёрных слёз, в своё нигде и никогда, откуда на него сейчас, конечно же, никто не взглянет. Изнанка облака, мосьё. О, будьте осторожны, когда спускает горизонт шагреневую кожу, и квелый остов света не кроет тени ласковых миров. Тропинка в гору. Край, и с граем всполошилось вороньё. Невежливо смотреть в упор, но разве так, украдкой, как пассажиры прошлого, как пилигримы в никуда, прищурившись, подглядывают в страхе за собой, то бишь за вами. Ну вот, адьё. Сен-Поль. Бастилия. Мне выходить уже, уже через одну. Я вас люблю пустой любовью смежных отражений. Гудят и щерятся подслеповато звёзды, по-над субботней преисподней скользит парижское метро. 2004
* * *
Александр Стессин (Нью-Йорк)
ЗАДАЧА СЫЩИКА
Отыскать в заброшенном доме что-нибудь кроме предпосылок к разводам, распадам и разорениям, литографий, примерзших к стеклу в синеватом хроме, или ложечки, утопленной в банке с вареньем, оттого что ей не нашлось места в сервизе.
Отыскать что-нибудь в удостоверении, в визе, в паспортном фото без двойных подбородков, в сводке новостей или рядом с дверной колодкой… В околотке волшебников, давно получивших расчет, отыскать надпись, которую мало кто нынче прочтет – на чужом языке, обглоданном, как виноградная гроздочка;
вспомнить что-то из юности (что, словно косточка, лежит на краю глубокой земной тарелки) что-то из памяти, подобно резиновой грелке, наполненной жаркой водой из любимого города, приходя на смену масленным радиаторам…
Отыскать что-нибудь, что нам с тобою дорого, и заняться, так скажем, “вещественным плагиатом”, пересаживая на новую почву из старого всё, к чему не прилипла наклейка “вечное”. …Элегантные тени, что всюду ходили парами, и еще из жильцов – сверчок, сидевший за печкою…
Отыскать в теперешнем доме что-нибудь кроме силуэтов и масок под флером “поэм без героев”.
И опять некий гость в варенье ложку уронит, а другой, послюнявив палец, архив откроет.
ПО ПЕРВОПУТКУ
Как свежий штемпель на конверте, тень на ноябрьском снегу. Не то, чтоб тень легла на сердце банальным “больше не могу”, но где-то там, за поворотом, средь опустелых бакалей, сойдутся тени, как сироты, а снег от них – еще белей!
Здоровый дух в здоровом теле. Идешь и выдыхаешь тень. От кочегарок и котельных тепло струится в темноте. И теплый след в снегу протоптан. Не липнет к буцам ничего. Все тени здесь скупает оптом “хранитель дома твоего”. И чем-то близким вдруг повеет. Бежать вдогонку, закричать… Но крепко тишину заклеет зари сургучная печать.
* * *
Глеб Шульпяков
Афанасию Мамедову
1. «Алла-алла!» - по черным веткам крепостных кипарисов каспийский ветер шелестит, налетая на зимний город. «Алла-алла!» - музейный сторож, старый бакинец, пальто в побелке, перебирает ключи как рыбу перед базаром. Он отворяет двери в гробницу, но сам не входит. У рассеченного кипариса ждет, поднимая ладони к небу.
Я прикрыл створку и остался один в голых стенах. Посреди склепа застыли семь каменных надгробий. Они были похожи на лодки (или вагонетки), вмерзшие в холодный известняк. Кто лежал под этими лодками? Когда отправились в путь? Несколько строк куфической вязью - вот и все, что от них осталось:
«Величайшего шаха поэт придворный, оды писавший, певший гимны, ныне печальный я стих слагаю. В год восемьсот девяностый хиджры умер Халиллуалла! под этим камнем лежит его прах и кости»
Кто бы узнал о тебе, скажи мне, князь Апшерона, имевший земли от Шемахи до Шеки и дальше? Кабы не строчка на камне, ныне кто бы с тобой перемолвил слово? Как ни ложись ты, каким узором ни покрывай на руках запястья, прах отличает от пыли время. Но и оно проходит.
2. На третий день мы решили поехать за город, в сторону Баилова. Я слышал, там еще сохранились нефтяные вышки братьев Нобель и мне почему-то хотелось их видеть. День стоял погожий - когда море сливается с небом - за два ширвана таксист в ушанке, в прошлом московский инженер-химик, подбросил нас на холм по трассе и высадил подле большой мечети. Эту мечеть построили недавно и она лоснилась, как эклер, на фоне портовых кранов. Обмотав голову платком от ветра, ты осталась у парапета и смотрела вниз, на слепое море. Я же полез по сыпучему склону, где лежал террасами старый погост, и чем выше я забирался, тем меньше становился твой силуэт; тем старше казались камни; тем больше сухой травы в головах кустилось. Какие-то норы и дыры зияли в земле, и просто обломки могильных склепов: все перемешалось наверху. Ничего не разобрать - только воздух ревет и грохочет в ушах все время. ............Так они и лежали, продуваемые гирканскими ветрами: пятки наружу, без имени-отчества, в своих неуютных, дырявых норах, а ржавые башни братьев Нобель все кивали и кивали своими головами. И тогда я подумал: умру, пусть крошится камень и пятки мерзнут, пусть выдувает слова на плитах ветер - или гоняет мусор - буду ворочаться с боку на бок, то лицом на восток, то лицом на север, и повторять на чужом наречье: «Алла-алла!» - по ночам пересчитывая качалки.
* * *
Андрей Грицман
In Memoriam G.Harrison
То с одним, то с другим Расстаемся с Битлами. Да и сами, глядишь, Из окошек глотаем
Бездну общих небес И гитарного гуда. Узнавая с утра, Что случилось под утро.
То ли Джон, то ли Джордж. То ли ты, то ли я. Так в табачном дыму Тает ткань бытия.
Быт ползет. Расстаемся с детьми Навсегда. До, ре, ми. До, ре, ля. Да и я. Гимн пропавшей страны. Расстаемся и мы.
Он звучит как аккорд Опустевшему залу. Нажимаешь remote – Оживает гитара. Вот экран-натюрморт.
Ставший общим ландшафт, Фог над гаванью рано. Ливерпуль ли, Нью-Йорк, Где в траве свечи на Земляничной поляне Все дрожат до утра.
Покурить и допеть, Может станет не пусто, И становится грусть Продолжением юности. Так становится смерть Атрибутом искусства.
* * *
Как белофинны в маскхалатах немые вспышки белых звезд. Прогноз погоды сводкой с фронта Звучит. И обещанья гроз в глухой долине Дагестана с небес спадают серой манной на неподвижный Гельсингфорс. Точнее Кенигсберг, но сверху за тыщу верст на разобрать. Заладят – киселя хлебать!
Ржавеет утлая подлодка с торпедой звездной симбиозна. Там некогда тонул десант на боковых путях прорыва. Все письма посланы, но вряд ли на дальнем берегу пролива их в срок получит адресат.
До нас, при перемене ветра летит погасшая зола и привкус дизельного дыма. У школы холм металлолома не остывает до утра.
Глядишь, а за окном зима, глядишь, и жизнь пошла по свету, родных разбросанных ища. В глуши молочный путь затерян, у каждого своя война. А у доживших до рассвета уже разведены мосты. Они давно живут без сна, как раньше спать ложась без света.
Двадцатый век за все живое... Судьба из века в век проходит стопами, легкими как сон, разведкой на бесшумных лыжах, ища с огнем надежный дом. Где люстра в кухне неподвижна и только рюмки дрогнут нежно от донных взрывов дальних войн.
Этой публикацией поэтов, членов редсовета международного журнала РЕСПИРО мы открываем Секцию Русской Поэзии.
Vitaly Naymenko, (Moscow-Irkytsk), born and raised in Siberia, poet and journalist, author of one collection of poetry, many publications in Siberian and Moscow periodicals. Alexander Radashkevich, (Prague-Paris), poet, author of several books of poetry, some translated into English and French, former columnist of the major Russian daily in Paris La Penne Russe, one of the major and most original Russian poets in Diaspora. Gleb Shylpyakov (Moscow), poet, journalist and playwright, one of the main representatives of "thirty-something generation," Poetry Editor of NEW YOUTH, popular Moscow literary periodical. Alexander Stessin, poet, translator and an M.D.-Ph.D. student at Cornell University, author of one collection of poetry in Russian and in English and many publications in Russia and in the US. Andrey Gritsman is a poet and essayist, born and raised in Russia, lives in New York City area and works as a physician, specialist in cancer diagnosis. He is the author of seven collections of poetry in Russian and in English. His works have appeared in many periodicals in Russia, U.S. and in Europe, translated into several languages and included in three anthologies. Andrey received his MFA degree in Poetry from Vermont College. He runs Intercultural Poetry Series in a literary club Cornelia Street Café in New York and edits an international poetry magazine
|